– Да, надежда Гильдии, с вами не скучно... с вами страшно! – махнул он отмытой от клея рукой. – Живо по кроватям, пока я вас не поубивал!
Три понурившиеся маленькие тени скользнули в дверь. Шенги глядел им вслед и думал: есть тысяча вещей, которым должен научиться человек, прежде чем самому стать учителем. И самые неотложные из них, наверное, две: умение прощать и способность посмеяться над самой нелепой ситуацией, в которую угодишь. Хотя бы про себя, в душе.
Ладно, пора спать! Охотник шагнул было к крыльцу, но остановился – так поразила его представившаяся вдруг картина, яркая, словно увиденная наяву.
По залитой лунным светом улице идет мальчик. Не крадется, не прячется в тени заборов. Походка ровная и твердая, голова высоко поднята. С неба в любой миг может бесшумно пасть крылатый убийца. Все ворота заперты на замки и засовы, никто не выйдет на крик, никто не поможет юному смельчаку...
И ведь пошел бы, не испугался...
Еще не рассвело, когда Шенги проснулся – резко, словно от грубого толчка. Перед глазами стояло ночное видение – узкое бледное лицо с торчащими усами.
Женби – вот как его звали, этого бедолагу. Жало Шмеля.
За раздумьями о тайне убийства все забыли о жертве. Это щуплое тело с красным пятном на спине было для всех лишь знаком неприятностей. И для Шенги, и для хозяина игорного дома, и особенно для Киджара. Какое раздосадованное лицо было у десятника, когда он, завязывая тесемки у ворота, недовольно бубнил: «Раз почти при мне все случилось, стало быть, мне с покойничком и возиться! И что у меня за судьба такая злосчастная? Как в "Пути по радуге" что стрясется, так обязательно мне разбираться! Будто в страже других десятников нету!»
У всех покойный пролаза вызывал лишь раздражение. А ведь он пытался сказать про какую-то беду... о том, что погибнут люди...
Шенги рывком сел на постели, уставился перед собой в темноту. Женби говорил, что завтра будет поздно! Ну-ка, поточнее – каковы были его последние слова?
«На рассвете...»
Охотник сам не заметил, как натянул сапоги. Одна ниточка есть, и надо идти туда, куда она поведет.
В белесой полумгле постоялый двор «Счастливый путник» выглядел сонным и мирным, как свернувшийся калачиком кот.
Шенги вжал в ладонь талисман так, что края серебряной пластинки врезались в кожу. Если верить колдовской вещи, Урихо спокойно спит за этой бревенчатой стеной! А ведь Совиная Лапа был уверен, что, какая бы гадость ни затевалась, светлоусый пролаза в ней запачкан по макушку!
Неужели ошибка? Вряд ли. Ведь убитый был в тот вечер в компании Урихо! В компании... так-так... их же трое было! А третий?
Память упрямилась, рисовала то выпяченный вперед массивный подбородок, то морщинистый лоб с высокими залысинами, то близко поставленные глаза... и вдруг разом выбросила на поверхность грубое, суровое, словно из камня высеченное лицо.
Пришла уверенность: человек, виденный в игорном доме, идет сейчас берегом озера. Талисман еще ни разу не лгал. Но что там понадобилось пролазе в такую рань? Может, это и есть ниточка, которую Шенги поспешил счесть оборвавшейся?
Ветер отнес туман в сторону, и озеро нежилось в берегах, словно женщина, во сне сбросившая с себя одеяло. Только веяло от «красавицы» не уютом и негой, а стылым холодом. Да и берег с пожелтевшими клоками травы не наводил на сладкие мысли.
За облетевшей ивой в озеро убегали деревянные мостки – на таких прачки полощут белье. Но сейчас здесь не болтали женщины с подоткнутыми подолами и красными от холода руками. На краю мостков на коленях стоял плечистый человек в кожаной куртке и пристально всматривался в воду.
Охотник шагнул из-за корявого ствола ивы, прикидывая, как завести разговор со вчерашним спутником Урихо. Но когда тот по-звериному настороженно оглянулся через плечо, Шенги понял, что ничего сочинять не надо. Вежливой беседы не будет. От пролазы, поднявшегося на ноги, веяло холодом сильнее, чем от осеннего озера.
– Выследил? – спросил он, точно сплюнул.
– Как видишь, – сухо отозвался Шенги с таким видом, словно был посвящен во все секреты всех темных личностей в Издагмире и его окрестностях.
Глаза пролазы скользнули по открытому берегу, по чахлым голым кустикам.
– Неужто один пришел? – хрипло хохотнул он. – А ты, выходит, дурак! Вот первый им на мясо и пойдешь!
– Так и ты вроде не с армией, – сдержанно ответил Охотник, про себя отметив слова «им на мясо». Уж не людоедством ли здесь пахнет?
Насчет людоедства неизвестно, а вот дракой не пахнет, а прямо воняет. У мерзавца уже меч в руке – кстати, в левой. Правая застыла в опасной близости от пояса, за который заткнут топорик с короткой рукоятью. По виду игрушка, а на деле пакостная штука.
Противники смерили друг друга взглядами. Было ясно, что мирно разойтись не удастся. Охотник мгновенно оценил широкие плечи и длинные руки противника. Но больше всего неприятностей сулил взгляд – холодный, уверенный, равнодушно-безжалостный. И правильная стойка. Может, сейчас этот парень и пролаза, но раньше определенно был наемником.
– Болтливые у тебя дружки, – наугад сказал Шенги, обнажив меч.
Жесткий рот противника искривился в неприятной ухмылке:
– Был один болтливый, так ему сегодня на костре гореть. Если тянуть не буду, ты с ним на одну поленницу лечь успеешь.
И пролаза сделал шаг вперед. Шенги чуть переместился, чтобы помешать противнику покинуть мостки. Он стоял на твердой почве и намерен был не выпускать врага с хилых пружинящих досок.
– Тогда поторопись, – сказал Охотник. – Я предупредил кое-кого из стражи. Скоро здесь будет мой друг со своим десятком.